Иван Крайний

Если украинскую историю в целом невозможно читать без брома, то трудно приступать к ее страницам, посвященным десятилетний, после завершения Второй мировой войны, национально-освободительной борьбе, без раствора «марганцовки» как средства очистки от идеологической грязи. Даже сегодня из подачи циничных политтехнологов искаженный образ «бандеровца» вызывает раскольнические брожения в замакитрених головах определенной части обитателей востока и юга Украины.

Почему-то слова знаменитого генерала и президента Шарля где Голля — «Если бы я имел такую армию, как УПА, фашистский сапог не топтал бы французскую землю» — хорошо известные многим западным европейцам и вовсе не известные представителям Донецка, одесситам или запорожцам. Чтобы им составить собственное мнение о свободолюбии и государственнической ментальности западных украинцев, нужно иметь свободный доступ к нефильтруемой информации. Тогда, наверное, быстрее придет понимание цены, заплаченной за идею единой неделимой Украины, и нечеловеческих испытаний, на которые сознательно обреклись борцы тогдашнего движения сопротивления.

Ни в колодце не тонули, ни в кухонной плите не горели

УПА была уникальной за силой духа и боеспособностью национальной армией. ЕЕ бойцам выпало жить в сложных условиях непрерывного рейдирования и неустроенного лесного быта, но еще тяжелее приходилось подпольщикам, которые должны были действовать в среде, зашпигованной карательными отрядами НКВС, распространять агитационную литературу, собирать продовольствие для сотен и куреней УПА. Законспирированные поприщу структуры существовали почти в каждом населенном пункте Галичины, и в каждом из них были потайные места, так называемые криивки, где во время массовых чекистских облав скрывались участники ОУН, которые находились на нелегальном положении.

При выборе места и способа обустройства криивок украинцы демонстрировали феноменальную изобретательность, против которой длительное время оказались бессильными наилучшие аналитики сталинских спецслужб и практики советского подполья, которые на оккупированной гитлеровцами территории произвели свою конспиративную систему.

«Криивки обычно строили на индивидуальном крестьянском или городском подворье при добровольном согласии хозяев и при их активной помощи, — рассказывает участник тех событий, в настоящее время научный сотрудник Бурштинского музею национально-освободительных соревнований Роман Нимий. — Это уникальные для мировой истории примеры героизма народа, который без государственной поддержки смог свыше десятилетия самостоятельно воевать против двух наибольших монстров XX века — фашистской Германии и большевистской империи.

Криивки тайком копали лишь ночью, чтобы не привлекать внимание слишком интересных глаз, и ведрами или мешками выносили почву подальше от двора, рассеивая по земли. В нашем музее есть макет криивки, оборудованного в боковом отверстии колодца. Такой способ тайника был применен, в частности, в селе Яблунив Галицкого района Ивано-франкивщини. Его копали параллельно к шурфу действующего колодца, делали перекрытие и сверху тщательным образом втрамбовували землей. Вход-люк вырезали в деревянной стенке колодцы на глубине около 2 метров от верхнего сруба, и его нельзя было заметить сверху. Когда в селе начиналась облава, подпольщики мгновенно спускались вниз по цепи, к которой прикреплялось ведро, открывали лаз и закрывались изсередини.

Там они могли находиться по несколько дней подряд, пока не проходила опасность. Однако не сидели сложа руки — печатали открытки и воззвания, залечивали раны. Еду им готовила и передавала хозяйка подворья. Она ставила в пустое ведро какое-то горячее кушанье и шла к колодцу якобы по воду. Потом спускала ведро к уровню потайного люка, трижды стучала по срубу, давая условный сигнал подпольщикам. Они открывали крышку, забирали горшок, а ведро опускалось ниже. Зачерпнув воды, женщина возвращалась к дому. При такой совершенной конспирации криивку никак не могли обнаружить енковеесивци, даже если бы они круглосуточно сидели в засаде за соседским забором».

Тяжелее было зимой, когда ртутный столбик термометра сползал к самым низким отметкам и неотапливаемая криивка могла стать для подпольщиков кладбищенским склепом. Тогда прибегали к другим хитростям. В предварительно домовлених жилищах собиралось по несколько повстанцев, чтобы отогреться, просушить одежду и найтись сильные морозы. О том, что при таких сложных погодных условиях «бандеровцы» из лесов тянутся к теплым сельским печам, хорошо знали и советские спецслужбы и их немногочисленные информаторы из местного населения, которых склоняли к сотрудничеству шантажом или материальными выгодами. Следовательно, чем сильнее были морозы, теми навальнишими становились облавы червонопогонникив. За наводкой они окружали «подозрительный» дом и тщательным образом штырем прощупували в помещении чуть ли не каждый сантиметр пола и чердака. И ничего не находили.

Поймав облизня, красные спецназовцы забирались прочь, а повстанцы взлезали из тайника, о существовании которого пришельцы ни за что не могли догадаться. Как рассказал «УМ» господин Роман, одной из найнерозгаданиших криивок была и, вход в которую, спрятанный под толстым металлическим письмом, пролегал через кухонную плиту. Когда кто-то чужой стучал в двери, повстанцы быстренько спускались в тайник и закрывали за собой лаз. Хозяйка за предварительно отработанным планом поджигала на металлическом поде заготовленные дрова и ставила корыто с теплой водой. Никому из чужестранцев и в голову не приходило, что вход в криивку содержится именно под очагом.

Курные «апартаменты» генеральского хорунжего

Благодаря конспиративным жилищам, которые обязательно дополнялись криивками, вооруженным движением сопротивления в Западной Украине длительное время, вплоть до гибели 5 марта 1950 года, руководил Главнокомандующий УПА генерал-хорунжий Роман Шухевич. Воспоминания очевидцев об одном из его тайных осидкив, расположенный в селе Пуков Рогатинского района, «Украине молодой» любезно предоставил Ивано-Франковский писатель-краевед, россиянин, по национальности Геннадий Бурнашов, который активно исследует деятельность ОУН-УПА на западно украинских поприщах. Господин Геннадий встречался с хозяйкой конспиративной квартиры в Пуку Марией Крупкою-кик, которая приезжала из Львова, где проживает с сыном. Она рассказала, что в 1946 году до тамошнего священника о. Паснака нанялась воспитывать детей-дошкольников интеллигентная и образованная женщина по имени Маруня. Вскоре воспитательница обратилась к мужчине госпожа Марии, Ивана, — прежнего воина УПА, раненого, в ногу, с просьбой переховати в своем доме нескольких бойцов УПА. Хозяева дали согласие.

«В июне, — вспомнила госпожа Мария, — Маруня рекомендовала нам «Левка» и «Павла», которые обозрели наш дом и начали копать криивку. Мой муж и Маруня носили в мешках выкопанную землю и ссыпали ее в реку, которая протекала за нашим садом. Криивка содержится за домом у берега, а вход к ней был из стриху (чердаки. — Авт.), потому что дом был без дымохода, курная. В доме сделали перегородку, за которой в стелле вырезали отверстие и по стремянке спускались вниз, а там под фундамент пробирались к криивки... Если в селе было спокойно, кто-то из нас подавал об этом условный сигнал: трижды стучал в перегородку — значит, можно выходить. Дважды — будьте осторожные... В сенях за входными дверями стояла лестница, которой поднимались на стрих. А если была облава, то лестницу выносили к овину. Когда облавщики требовали обследовать стрих, то я засвечивала фонарь, приносила лестницу и лезла заранее, а за мной — двое солдат. Свекровь тогда жгла под кухонной плитой предварительно приготовленную для этого гречневую солому, от которой шел густой дым, то солдаты долго не выдерживали, кашляли и слезали вниз.

Изобретателем этой системы конспирации был «Левко» — молодой мужчина с университетским образованием. Кроме него, у нас проживали господин «Василий», «Павел», «Зеник» и «Олесь». Ночевали они в криивци, а день находились в доме... Выбрались от нас в июне 1947 года... В господине «Василии» мой муж опознал генерала Чубчик, который когда-то посещал Иванив курений на постое. А о том, что Чубчик — это Роман Шухевич, мы узнали уже в шестидесятые годы...».

Родной дом — под землей

Кроме малогабаритных криивок, предназначенных для временного пребывания, на определенном расстоянии от населенных пунктов оборудовались целые подземные жилища с автономным жизнеобеспечением на несколько недель, а то и месяцев. По большей части их открытым, а не шахтным способом строили в отдаленной горной местности. Именно там, благодаря важкодоспупности для отрядов НКВС, они функционировали дольше всего — к середине 50-х годов. Однако были и исключения. На территории густонаселенного лесостепного Городенкивского района Ивано-франкивщини, около села Копачинци, до осени 1956 года действовала «трехкомнатная» криивка, где проживало семеро подпольщиков, в частности три женщины. Материалы об одном из последних на Прикарпатье очагов сопротивления собрал и сделал рисунок этого подземного помещения уроженец Копачинцив, архитектор, лауреат Государственной премии Украины Григорий Будзик.

«Место для криивки — в лесу над Днестром — было избрано так, чтобы к ней можно незаметно подойти оврагом, — рассказывает Григорий Петрович. — Потайной вход в подземелье, как, в конечном итоге, и ко всем подобным криивок на Прикарпатье, имел вид прямоугольной или квадратной формы, изготовленный из дерева. Опускались книзу по стремянке. Вход за собой закрывали прямоугольным ящиком, в котором обычно рос куст лещины. Интересно в инженерном плане были возведенные стены, потолок, пол. Оригинальное решение малая проблема димовидведення от кухни. Над печью сообразительные строительные установили широкую трубу, у нее вмонтировали узенькие трубочки, по которых дым выходил на поверхность и рассевался. Для маскировки димовидведення над криивкой насаждали кусты. Для выведения кухонных и туалетных отходов была проложена канализационная труба к потоку...»

Подпольщики имели достаточно продуктов питания, которые заготовляли на колхозных полях и в лесу, где собирали грибы, ягоды, орехи. Мед, молоко и сало, поставляли местные жители. Соль, сахар, керосин, покупали в сельском магазине, но делали это чрезвычайно осторожно. Как-то один из обитателей криивки, за сказом господина Григория, переодетый в женский наряд, пошел к магазину. По-видимому, он так умело замаскировался под прекрасный пол, что соблазнил местного парубийка. Дело дошло до курьеза: когда поклонник слишком приблизился к «девушке», то получил такой удар, от которого брякал на землю...

Отец в укромном месте — семейная тайна

Господина Григория в Советскую армию призвали в июле 1956 года. Он тогда не знал, что в лесу ближнего еще действовало подполье. О разоблачении криивки енковеесивцями узнал из сестринского письма. После демобилизации ненавязчиво расспрашивал хорошо знакомых односельчан о новых фактах того героического и грустного периода, дополнив их во времена независимости архивными материалами. Лишь в Копачинцях во второй половине 40-х годов на обийстях действовало несколько криивок, выкопанных в овине, в погребе, под корнем груши. Был такой сховок и во дворе Будзикив.

«Мой отец не желал служить в Советской армии, — вспоминает собеседник, — и когда его в 1944 году насильственно надели в солдатскую форму, убежал домой. Он, конечно, понимал, что за этот поступок испытывает репрессии, потому в своем саду, у изгороди из камню, выкопал небольшое укромное место. Вход к нему закрывался деревянным ящиком, в который был посаженым и укоренился куст сирени. Все так было тщательным образом подогнано, что внешне ничего не выражало тайник. Там отец сидел днем, а ночью заходил в дом. Нас было шестеро детей, и все как один хранили семейную тайну. За это испытывали преследования. Нашу семью неоднократно пытались вывезти в Сибирь. Мама даже определила каждой своему ребенку дом, в который нужно было убегать при облавах. Как только она издалека слышала гуденье автомобиля, вбегала в жилище и кричала: «Деть, убегайте!». Мы мгновенно вскакивали из печи — и босиком по снегу. Спасали соседи, на которых не падало подозрение в связках из ОУН-УПА. Отца, в конечном итоге, арестовали и отправили в Иркутске тюрьму, где он и погиб».

Советская власть жестоко расправлялась с участниками движения сопротивления и их семьями. Основной виной копачинских подпольщиков было изготовление и распространение националистических открыток, бифонив (подпольные заменители денежных знаков. — Авт.), контрагитация против организации колхозов и другая так называемая антисоветская пропаганда. Судебная коллегия в уголовных делах Станиславского (в настоящее время Ивано-Франковского) областного суда обитателям копачинской криивки определила разную меру наказания: от 5 годов лишения свободы — к расстрелу.

Не обошла карающая рука советской Фемиды и свыше десятка местных жителей, которые проходили в уголовном деле как «бандпосибники». Обвинения им часто шили совсем бессмыслице. Например, одно из «преступлений» председателя местного колхоза имени Молотова Олекси Фризюка, награжденного, между прочим, четырьмя сталинскими медалями, заключался в том, что «осенью в 1951 году, — цитируем за материалами судебного дела, — он встречался с бандитами около дома Микитюка Петра и выпил вместе с ними пивлитри самогона».

Этот поступок председателя колхоза тоже был зачислен в тяжелые грехи и вместе с предоставлением подпольщикам незначительного пособия «потянул» на статью «Измена Родине», которую тогда можно было применять чуть ли не ко всему населению Западной Украины.